Бывший милиционер Алексей Шведов, осужденный на 12 лет колонии якобы за торговлю наркотиками, освобожден и вернулся в Череповец. О том, как жилось на зоне и как удалось добиться отмены приговора, он рассказал в эксклюзивном интервью нашей газете.

В общей сложности, с учетом пребывания в следственном изоляторе, Шведов провел под стражей примерно три с половиной года. Бывший оперуполномоченный по особо важным делам управления по борьбе с оргпреступностью получил огромный по меркам предъявленного обвинения срок — за то, что якобы торговал героином. Шведов тщетно пытался убедить суд, что в его отношении имела место провокация, организаторы которой — ныне арестованные руководители череповецкой наркополиции. Как заявлял оперативник, он, также работая по линии незаконного оборота наркотиков, собрал большое количество компрометирующего материала, говорящего о том, что в органах наркоконтроля творится настоящее безобразие. В итоге Шведова задержал сам наркоконтроль, при этом все последующие действия проходили, как выяснилось, с грубыми нарушениями закона.

23 апреля этого года по представлению областного прокурора президиум областного суда отпустил Шведова под подписку о невыезде, дело направили на пересмотр. Спустя несколько дней он вышел за КПП колонии для бывших работников правоохранительных органов, расположенной в городе Бор Нижегородской области.

Алексей Геннадьевич, как проходило само освобождение, кто вас встречал?

— Встречали друг и жена, которые специально приехали на машине. Они надеялись успеть к тому моменту, как я выйду, но дорога очень плохая, они ехали 12 часов. Моя жена, когда приезжала на свидания, останавливалась у бабушки, которая живет в соседнем доме (колония стоит прямо в городе), вот я к ней и пошел подождать, они заранее договорились. На зоне все в шоке были, конечно. Когда я стоял у дежурной части и ждал документы, на меня смотрели сотрудники и гадали, как так, ведь на этот день освобождений не планировалось. Один потом спросил меня: «Ты чего, по УДО (условно-досрочное освобождение — авт.) выходишь?» А напарник ему: «Нет, у него отмена приговора!» Тот удивился очень, говорит, таких случаев не бывало. Ну, дома, конечно, рады были. Я живу в Ботове, там все друзья и знакомые уже знали, что у меня все хорошо. Сегодня я пришел на старую работу в милицию, там тоже встретили тепло. Спрашивали, не хочу ли вернуться.

Не хотите?

— Еще не решил. Сейчас самое главное для меня — выправить документы. У меня же и права, и пластиковая карта с истекшим сроком. Но еще важнее сейчас — суд. Я пока не хочу ничего загадывать, потому что был случай в Москве, когда бизнесмену приговор отменил Верховный суд, он просидел тогда три года из восьми; а потом ему опять дали вместо восьми пять лет. Прямо в суде взяли под стражу. Если все у меня будет хорошо, там будет видно с работой в милиции. Отношение к милиции у меня не поменялось. Я туда пошел по доброй воле, у меня 14 лет стажа. Смотрел по телевизору за ходом реформы, и отношение у меня к ней не очень хорошее. Не с того конца начали. Но там будет видно, что получится.

Что представляет собой зона, где вы находились?

— Нужно сказать, что зона для бывших сотрудников сильно отличается от других зон. Здесь сидят люди, у многих из которых высшее юридическое образование, иногда не одно. Отношения людей совсем другие, чем на обычных зонах. Все, конечно, зависит от самого человека, но уровень администрации там выше. Никто там не будет, как говорят, качать режим. У каждого отряда был выбран старшина, он мелкими вопросами занимался: чтобы все ходили на завтрак, обед и ужин, смотры, чтобы зэки прибирались везде. Уровень бытового обеспечения также другой. Мы смотрели по телевизору, как Реймер (глава управления ФСИН Александр Реймер — авт.) ездил в Адыгею, был на зоне. То, что там показали... Мы просто были в ужасе, как люди живут. Все разрушено и разбито. У нас все было еще хорошо. Камер как таковых нет, есть пятиэтажное здание и одноэтажное здание. В пятиэтажке четыре подъезда, в каждом размещаются по два отряда. На первом этаже столовая и подсобные помещения, все остальное — жилые помещения. В каждой секции по возможности стоял телевизор, но это зависело от администрации. У нас так сложилось, что в основном сидели по 228-й (ст. 228 УК РФ, наркоторговля — авт.). Это не специально так сделали, там очень много народу сидит по этой статье. Это не только сотрудники милиции, там еще МЧС, налоговая, внутренние войска. Прокурорские были, но мало. Есть из вооруженных сил, тоже мало. Я вот жил в одной секции с генерал-лейтенантом космических войск. Еще много сидит по 290-й (получение взятки — авт.), но как поправки к УК приняли о кратных штрафах, так по этой статье перестали заезжать. Есть убийства — умышленные, бытовые и по неосторожности. Есть такие, кто занимался этим профессионально, у них сроки большие. По телевизору показывали про Северную Осетию: там взяли банду, которая убивала руководителей милиции, убили мэра города. Один из этих людей сидел у нас на зоне, 18 лет ему дали. В основном люди признают свою вину, говорят, что сидят за дело.

Вы свою вину не признавали изначально. На зоне верили, что вы невиновны?

— Вы знаете, да. Я свою историю рассказывал. Я, как приехал, постоянно был в одном отряде, и все видели, что я каждый день что-нибудь писал, куда-то жаловался и мне постоянно приходили бумаги. Мне говорили: «Леха, бросай, ничего не выйдет! Ты сел — и о тебе забыли!» Потом люди узнали, что в ноябре задержали руководителей наркоконтроля, стали говорить, что, может, что-то и получится. Получилось в итоге.

Чем вы занимались на зоне?

— Там основная проблема в том, что большая часть людей не работают. Сама зона не может обеспечить всех рабочими местами плюс заработки очень маленькие. Если человек зарабатывает 100 рублей в месяц... Зачем ему? По большому счету, платили бы прожиточный минимум, и основная часть пошли бы работать. Пусть даже с этих денег зона бы часть себе удерживала, даже половину. Оставалось бы 50 % человеку на тот же магазин, и все были бы согласны. Я брал работы. Десять отрядов, есть график дежурств по отрядам — это когда привлекают на хозработы: дрова разгрузить, снег убрать зимой и так далее. На территории есть ларек, можно на зарплату купить разрешенные продукты раз в неделю. Тушенка, вода, колбаса, масло и сыр. Есть график выхода отрядов на спортивные мероприятия. Сделано небольшое футбольное поле и поле для волейбола. Несколько раз в неделю летом можно было играть по полтора-два часа. Этот график игр висит в каждом отряде. Ты можешь даже не играть, а просто бегать по стадиону, я последнее время так и делал. Ребята играют, а ты бегаешь, иногда меняешься с игроками во время замен. Потом — библиотека хорошая, я постоянно читал. Каждую неделю ходил, книги брал по войне и исторические. Фантастику я не читаю. Ребята посоветовали Ремарка, я его всего перечитал. Была своя музыкальная группа там, но прошла реорганизация, и она подраспалась. Сюда с Нижнего Тагила перевезли всех, кто сидел на строгом режиме, а с нашего общего режима увезли туда. Группа распалась, но аппаратура там стоит. У меня есть диск, группа была «Борский этап», они выигрывали конкурсы среди зон. Самое тяжелое там то, что ты ограничен в свободе, нет родных. Есть здания отдельные, комнаты длительных свиданий, но свидания только через определенный срок положены.

Вы следили за делом начальника череповецкой наркополиции Алексея Советова?

— Следил, но сейчас уже не так интересуюсь. Я вообще пока стараюсь много с кем не общаться, только с друзьями. Зашел, поздоровался, пошел дальше. Люди нормально отнеслись, поддержка как оказывалась, так и оказывается. Мои друзья, одноклассники помогали деньгами. Вот человек поехал за мной на машине сразу. Я только в Череповце подзабыл, какие автобусы куда ходят. Сегодня утром приехал на вокзал и стал думать, как мне доехать до ДОКа. С женой пришлось консультироваться.

Если пересмотр дела состоится в вашу пользу, будете подавать на компенсацию ущерба?

— Если что-то будет, то будем думать о компенсации. Я на том суде... Уже по заседаниям тем было видно, что не так что-то идет. Я не хочу обсуждать, почему все так вышло. Что случилось, то случилось. В то время других вариантов быть не могло, а сейчас... Посмотрим.

Подозреваемые становятся потерпевшими

В ходе расследования дела наркоконтроля вскрываются многочисленные факты привлечения к уголовной ответственности невиновных. Череповчанин Андрей Подосенов около полугода провел в СИЗО по подозрению в торговле метамфетамином. 27 апреля уголовное дело в отношении него закрыли, следствие признало за ним право на реабилитацию.

— В прошлом году нас задержали в подъезде. Налетели, скрутили, отвезли в наркоконтроль. Там надавали хорошенько. Кричали, мол, кто разрешил продавать в городе наркотики. Я с женой заказывал в Интернете порошки — сексуальные стимуляторы. Это легальные порошки, они не считаются наркотическим веществом. Мы ими не торгуем, пользуемся сами. Одному из моих знакомых дали девять лет условно за торговлю наркотиками, он сдавал всех подряд, вот и получил условный срок. Как я понял, оттуда все пошло. У меня нашли этот порошок, который лежал в кармане. Его заменили на метамфетамин. У меня брали все анализы, ногти срезали на экспертизу, с ложек дома смывы брали и так далее. Через четыре месяца приходят анализы — никаких следов наркотических веществ. Зашли во время обыска ко мне домой — свет в квартире включен, хотя я точно помню, что его выключал. Из коридора винтовка пневматическая пропала. Я проходил полиграф, сам настаивал на этом, но мне все отказывали. А как задержали наркополицейских, так за мной все сами стали бегать. Теперь родственники этих наркополицейских говорят, что они честные, такого не могло быть, но они реально подбрасывали наркотики. Мне показалось, что они пробили: квартира у меня большая — вот и хотели, видимо, завладеть. Я Сашу Говорова (арестованный оперативник Александр Говоров — авт.) лично знаю, он много судеб поломал. Мы с женой там орали, что это не наркотики у нас, а они только смеялись. Их родственники говорят, что они хорошие, да, мол, у нас дети, да все наркоманы наговаривают... Ну вот вам живой пример: я доказал свою невиновность, дело закрыто.

Андрей Ненастьев,
Газета "Речь", 14 мая 2012 г.