Предложения о том, как компенсировать закрытие медицинского вытрезвителя и развести в приемном покое больницы потоки больных пациентов и буйных пьяниц, поручил разработать чиновникам мэр города Юрий Кузин. «Сейчас приемный покой не соответствует никаким нормам, прежде всего человеческим, — заявил мэр, который с момента инаугурации побывал там несколько раз. — Я говорю не только об условиях лечения, но и о хамстве». В минувшую пятницу журналисты «ГЧ» провели три часа на дежурстве в горбольнице № 1.

Восемь вечера. В коридоре приемного покоя сидит бабушка со страшной гематомой на лице (говорит, упала). У нее вид человека, который знает, что обречен на долгое ожидание, и с покорностью это знание принимает. Дочь, ее сопровождающая, время от времени пытается взбунтоваться: «Ну сколько можно ждать? Где же врач?!». Женщина подозревает, что терапевт «закрылась где-то в своем кабинете и чаи распивает». А у терапевта из-за ремонта в приемном покое даже кабинета своего сейчас нет. И чай она не пила с обеда. Вот уже пять часов, как ей приходится быть одновременно «и там, и здесь», потому что с 16 часов она дежурная не только по приемному покою, но и по всем терапевтическим отделениям больницы: врачей не хватает. Вот и сейчас ее срочно вызвали в кардиологию.

Впрочем, какое дело до всего этого пациенту? Пациент имеет конституционное право на бесплатную медицинскую помощь, качественную и доступную, — и точка. Однако точка — это в Конституции, в реальной же жизни — многоточие. Пациент не знает про ведомственные формуляры, в которых его право на медпомощь делится как минимум надвое: когда «бесплатно» только в амбулатории, а когда — в стационаре. Поэтому, не получив в своей поликлинике талончика к врачу, он уверенно идет в приемный покой: дескать, обязаны принять. А ведь по формулярам путь в приемный покой лежит, когда требуется госпитализация, операция или получена сложная сочетанная травма. И с некоторых пор — когда сильно пьяный...

Девять вечера. В кабинете № 9 приемного покоя — три кушетки. Они пока свободны. А место на полу занято: свернувшись калачиком, здесь похрапывает, сгущая воздух перегаром, мужчина лет 30. Под глазом у него — фингал, под носом — корка крови. Обычные последствия обычной пьяной драки. Почему гражданина привезли сюда — непонятно.

В соседний кабинет на каталке завозят еще одного пациента — вдрызг пьяную женщину с внешностью хронического алкоголика. У нее открытый перелом ноги. В травмопункте ей наложили шину. Когда чуть протрезвеет, будут делать операцию.

— Тихо-тихо, не шуми, — пытается унять пациентку, норовящую слезть с каталки, санитарка, при этом обращается к ней с ироничной почтительностью: Людмила Алексеевна.

— Ты, что, личность смогла установить? — спрашивает у санитарки коллега.

— Да это она так представилась, пока могла говорить, — смеется та.

Людмила Алексеевна что-то бессвязно мычит, размахивает руками и... сваливается с каталки на пол. Санитарки, отругав ее, принимают решение: «Пусть лежит — такую тушу разве поднимешь?» Уходят. Женщина (весит она не менее 150 кг) пытается самостоятельно перевернуться с живота на спину. Не получается. Сломанная нога подворачивается.

Приходят медсестра и травматолог. Смотрят. Поднять не решаются. Уходят, затворив за собой дверь.

Через 20 минут из-за двери раздаются стоны. «Неужели ее так и не поднимут?!» — у пациентов, сидящих в коридоре, не выдерживают нервы, и они останавливают проходящего мимо медика. Собирается «консилиум», вызываются охранники, и те, поиграв бицепсами, водружают тело на каталку. Пациентка, однако, не хочет лежать, снова пытается сойти с каталки.

— Неужели нельзя было ее привязать? — спрашиваем мы.

— Еще хуже будет — упадет вместе с каталкой и голову разобьет, — отвечают врачи. — А специальных приспособлений у нас нет — тут же не медвытрезвитель. Сидеть рядом с такими пациентами некому: персонала-то раз, два и обчелся. Санитарочки себе уже спины надорвали. Спасибо охранникам, помогли поднять, но ведь постоянно они этого делать не будут...

Десять вечера. Мы проникаем по ту сторону баррикад — в приемный кабинет, чтобы спросить у медиков: «А что у вас болит?». Ответ без труда читается в усталых потухших взглядах, которыми медики нас встречают: «Душа». В этом бардаке и смраде им еще жить до восьми утра. Завтра — о счастье! — суббота, а значит, отдых. Будь сегодня не пятница, а четверг, пришлось бы продолжить суточное дежурство еще до 16.00. Итого 32 часа без сна.

Мы предполагаем, что медики будут говорить с нами о трех вещах: о низкой зарплате — раз, о недоштате — два и о пьяном контингенте — три. Ошибаемся только с очередностью в расстановке приоритетов. Первая боль работников приемного покоя — текучка кадров, из-за которой они из недели в неделю недосыпают.

— У нас 10,75 врачебной ставки, а занято только две. Остальные — совместители, — устало рассказывает ответственный терапевт Наталья Красавина, которая на ногах уже 14 часов и будет на ногах еще 10.

Один из совместителей — нейрохирург Сергей Михайлов. Его смена тоже длится уже 15-й час. Он провел сегодня в своем отделении не одну операцию, принял в приемном покое не одного пациента, усмирил не одного буйного алкоголика. Одним словом, доктор Михайлов устал. В том числе и от этих разговоров, потому что «сколько ни говори, а ничегошеньки, ну ничегошеньки не меняется». И на вопрос: «Чего вы ждете от модернизации здравоохранения?» — он задает встречный: «А вы, что, чего-то ждете?». Мы пытаемся прорвать оборону:

— А вот министр здравоохранения Голикова в своем интервью...

— Да что Голикова?! — оживает доктор. — Какая разница кто: Голикова ли, Зурабов ли. Сколько министров было, а все одно: в России медицина стала орудием геноцида нации!

Длинный монолог скептика, окончательно разочаровавшегося в своей стране, прерывает, ворвавшись в кабинет, мужчина, в котором по фингалу под глазом мы узнаем пациента из палаты для пьяных. Проспался.

— Где, ё... урод, м-м-мои деньги?!

Мы вздрагиваем, а медики привычно отвечают:

— Откуда нам знать? Наверное, остались там, где пил.

Выдав весь свой матерный лексикон, пациент направляется-таки пошатываясь по коридору к выходу. Походя стучит кулаком в стену. Кулак попадает в дырку, пробитую в двери кем-то до него. Осколки фанеры, видимо, царапают кожу — мужчина от боли морщится:

— Б..., гребаная больница, гребаная страна!

Татьяна Тихонова,
Газета «Голос Череповца», 20 марта 2012 г.